Углеродное регулирование для нефтегаза: не только проблемы, но и возможности?
Климатическое регулирование в России рассматривают больше как внешнюю угрозу, что‑то навязанное европейскими, а теперь и азиатскими законодателями. Считается, что добывающая промышленность окажется в числе отраслей, наиболее пострадавших от введения ограничений на выбросы парниковых газов.
Впрочем, здесь можно увидеть не только проблемы, но и возможности, убеждены участники Евразийского климатического конгресса в рамках Национального нефтегазового форума. Какие именно, читайте в нашей статье.
Как нефтегазовые компании могут снижать выбросы?
Российские власти официально поставили цель достичь углеродной нейтральности к 2060 году. Это значит, что всем отечественным компаниям придётся снижать выбросы парниковых газов или, как вариант, выступать в качестве покупателей на рынке углеродных единиц. Какие здесь есть возможности у нефтегазовых компаний?
Партнёр группы по оказанию услуг в области операционных рисков и устойчивого развития АО «Кэпт» Владимир Лукин видит здесь три основных направления. Первое — это сокращение валовых выбросов парниковых газов, второе — это уменьшение углеродного следа и третье — управление выбросами метана. А в качестве конкретных инструментов он называет повышение энергоэффективности, сокращение сжигания ПНГ на факелах, улавливание и хранение углерода и отчасти производство и использование водородного топлива.
«Такое расширение спектра инструментов позволяет нефтегазовым компаниям ставить более амбициозные цели. Так, Shell в 2017 году хотела достичь углеродной нейтральности к 2070 году. Сейчас этого планируют добиться уже к 2050 году», — комментирует ситуацию Владимир Лукин.
Особое внимание эксперт предлагает уделить технологиям CCS. По его словам, они уже сейчас позволяют производить углеродно нейтральные нефтепродукты. Кроме этого, CCS могут давать экономический эффект. «Пойманный» углерод закачивают в пласт для повышения нефтеотдачи.
«Важный фактор — это снижение удельной стоимости технологии. В прошлом году стоимость улавливания одной тонны СО2 колебалась от $20 до $40. Это уже близко к рыночным ценам на углерод. Если мы посмотрим, сколько технология стоила два или три года назад, то это уже сотни долларов», — отмечает Владимир Лукин.
Такое резкое снижение себестоимости эксперт связывает с эффектом масштабирования. На данный момент в мире существует порядка 365 проектов CCS. То есть это уже не инновация, накопился опыт практического применения и, соответственно, повышения её эффективности, отмечает Владимир Лукин.
Российские ВИНК как минимум на уровне программных заявлений утверждают, что не отказываются от намеченных планов в рамках климатической повестки. Впрочем, как отметил генеральный директор ООО «Газпром водород» Константин Романов, это не так уж и мало: если сокращение выбросов парниковых газов обозначается как один из индикаторов в программе развития компании, то от этого напрямую зависит премирование сотрудников.
В «Газпроме», как и в других ВИНК, углеродная политика основана на повышении энергоэффективности. Однако есть у компании и свои интересные кейсы.
«При ремонте газопровода мы не стравливаем газ, а перекачиваем его с помощью мобильных компрессорных станций на соседний участок. Таким образом, было валидировано 49 млн тонн углеродных единиц», — рассказывает Константин Романов.
Не отстают здесь и предприятия нефтехимической отрасли. Так, «СИБУР» официально поставил задачу снизить выбросы парниковых газов в сегменте «газохимия» на 5%, а в сегменте «нефтехимия» — на 15% по сравнению с 2019 годом. Кроме этого, в компании хотят увеличить объём зелёной электроэнергии в своём балансе в пять раз по сравнению с 2020 годом.
Законодательство всё жёстче
К тому, чтобы сокращать выбросы парниковых газов, бизнес подталкивает и государство. В качестве основного документа здесь выступает План по реализации стратегии низкоуглеродного развития до 2030 года.
2023 стал первым годом, когда в России собирали углеродную отчётность с компаний. Сразу нужно сказать, что речь идёт об эксперименте, в котором участвовали только крупные эмитенты с выбросами в 150 тысяч тонн СО2 и более. Кроме этого, не было предусмотрено никаких санкций за непредоставление информации или ложные данные.
Впрочем, так будет не всегда. Начиная с 2025 года, круг компаний, сдающих отчётность, расширится. Сейчас в Правительстве РФ как раз разрабатывают соответствующие критерии. А с 2026 году введут и санкции за уклонение от предоставления отчётов.
В Министерстве экономики высоко оценивают предварительные результаты эксперимента. Так, в 2023 году среди подавших данные компаний 30% не входили в число регулируемых.
Сами нефтегазовые компании относятся к ужесточению регулирования более сдержанно.
«Нас иногда подталкивают к ложному пути, предлагая ввести тотальное квотирование всех отраслей. Но уравниловка — не самый оптимальный путь. Если квотирование и нужно, то не для всех отраслей. Например, в переработке отходов можно выполнить требования климатического регулирования и достигнуть другого синергетического эффекта.
А уравниловка приводит к тому, что компании переложат свои затраты на потребителя. Как бы не получилось, что в погоне за незначительным количеством углеродных единиц (торговле воздухом) нарушили в целом баланс системы, в том числе таких базовых отраслей, как нефтегазовая», — рассуждает Константин Романов.
«Создание климатических проектов не самоцель. Главным драйвером для бизнеса должна стать последующая монетизация. То есть нужен комплексный подход к управлению углеродным следом», — считает и. о. руководителя функции «Климатические проекты и углеродное регулирование» ПАО «СИБУР Холдинг» Елена Романенкова.
Сегодня эксперимент по углеродному регулированию реализуется в Сахалинской области. Но, по словам спецпредставителя губернатора региона по вопросам климата и устойчивого развития Милены Милич, полученный опыт не всегда получится экстраполировать на остальную Россию.
«Не стоит стремиться к тому, что все регионы должны стать углеродно нейтральными. Нужно смотреть на экономику, работать с бизнесом, искать зоны, где заниматься декарбонизацией, и обращать внимание на то, чем край богат», — отметила г-жа Милич.
Контроль выбросов — теперь не европейский, а мировой трен
К тому, чтобы снижать выбросы, компании подталкивает не только ужесточение внутреннего законодательства, но и внешняя конъюнктура. Особенно актуально это для экспортёров, к которым относятся и предприятия нефтегазовой отрасли.
В какой‑то момент могло показаться, что эта тема утратила свою остроту, так как флагманом движения за сокращения выступал ЕС. А в новых геополитических условиях экспорт российских товаров в этом направлении осложнён и без углеродного регулирования. Однако при «повороте на Восток» оказалось, что снижение выбросов — уже не только европейский, а вполне себе мировой тренд.
«Во всех 19 странах Азии, попавших в наше исследование, есть национальное регулирование по вопросам изменения климата, и оно развивается. Из 13 международных бирж в этом регионе в 50% есть обязательные требования по раскрытию нефинансовой информации. То есть Азия движется вслед за лидерами по ужесточению требований.
Достаточно сказать, что требования Гонконгской биржи жёстче, чем Лондонской. Сейчас очевидно, что и Китай максимально продвигает эту повестку. Правительство КНР ставит обязательства перед своими компаниями.
А это значит, что рано или поздно власти Китая станут предъявлять такие же жёсткие требования к экспортёрам, чтобы не дискриминировать собственных производителей. Если говорить о наших ближайших соседях, то Казахстан первым в ЕврАзЭС ввёл реальную плату за углерод», — рассказывает генеральный директор АНО «Альянс по вопросам устойчивого развития» Андрей Шаронов.
Этот тренд коснулся не только Европы и Азии. По словам Артёма Маринина из группы «Б1», в Бразилии также начинают менять законодательство в этом направлении и внедрять ESG-метрики.
Нужен не только кнут, но и пряник
Впрочем, не стоит думать, что нефтегазовые компании занимаются климатическими проектами исключительно из-под палки. Партнёр консалтинговой компании «Б1» Максим Севостьянов выделил здесь три мотива.
«Во-первых, это идея, желание спасти планету. Такие люди есть, но, наверное, их не подавляющее большинство. Есть те, кто видят в этом денежную историю: что‑то заработать или что‑то не потратить. Третий мотив — быть привлекательным для своих партнёров, наверное, то, что реально работает сейчас», — перечисляет г-н Севостьянов.
В исследовании, проведённом «Б1», 2/3 из опрошенных компаний высказали намерение воспользоваться инструментами зелёного финансирования. Но при этом они рассчитывают на дополнительные стимулы, например в виде льготных кредитов, отмечает Максим Севостьянов.
Что здесь может предложить государство?
По словам вице-президента банка «ВЭБ.РФ» Дмитрия Аксакова, Центральный банк планирует ввести стимулирующее кредитование для проектов, направленных на устойчивое развитие, во второй половине 2024 или начале 2025 года. Но пока объём выданных займов не впечатляет, причём, по словам представителя банка, в этом есть вина и самих компаний.
«Если говорить о нефтегазовой отрасли, то мы рассматривали обращения в области утилизации попутного нефтяного газа, повышения энергоэффективности, строительства заводов по производству СПГ. Но пока таких проектов у нас в портфеле ещё не появилось.
По водороду обращалось несколько компаний, но без сформулированных проектов с хорошо прописанным бизнес-планом. По какой технологии планируется его производить? Какое оборудование для этого собираются использовать? Куда его хотят продавать и как транспортировать? Всего этого мы не увидели», — рассказывает вице-президент «ВЭБ.РФ» Дмитрий Аксаков.
Рассчитывать на какие‑то дополнительные льготы от государства, учитывая текущую экономическую обстановку, вряд ли приходится. Поэтому всё чаще раздаются голоса о том, чтобы перевести климатические проекты на «самоокупаемость». Сделать это планируют с помощью такого инструмента, как углеродные единицы.
Рынок углеродных единиц: он есть или его нет?
Суть рынка углеродных единиц в том, чтобы компании, которые в силу объективных причин не могут достичь углеродной нейтральности, могли выкупать «недостающие» для отчёта объёмы у тех организаций, которые перевыполнили план по снижению выбросов. Очевидно, что здесь есть перспективы для монетизации.
Так, власти ЕС собираются зарабатывать на этом по 80 млрд евро ежегодно к 2040 году. Чтобы понять масштабы, достаточно сказать, что это сопоставимо со взносами стран-участниц Евросоюза в общий бюджет организации.
Рынок углеродных единиц может быть внутренним. Но для национальной экономики это перекладывание денег из одного кармана в другой. Куда больший интерес представляет их продажа за границу.
«До февраля 2022 года у нас были хорошие перспективы как на добровольных рынках, так и на открывающемся рынке Шестой статьи Парижского соглашения. Лично ко мне обращались потенциальные покупатели и просили сформировать портфель на 50 тонн. Сейчас очень сложно что‑то продать.
Тем более что рынок Шестой статьи ещё не сформировался, а рынок добровольных сокращений за последний год сильно просел с 400 до 270 млн тонн», — рассказывает заместитель председателя Комитета Торгово-промышленной палаты по энергетической стратегии и развитию ТЭК Сергей Рогинко.
Тем не менее эксперт полагает, что нужно продолжать работу по международной верификации российских углеродных систем. Большие надежды он возлагает на систему CORSIA. Конечно, в этом варианте результата придётся подождать.
«Нам важно действовать в легитимных рамках ВТО, глобальных климатических переговоров», — полагает Сергей Рогинко.
С тем, что этот рынок ещё не сформирован, согласны и многие эксперты.
«Готовы продавать углеродные единицы, к сожалению, нет покупателя. Связано с отсутствие потребности на рынке. Мы объясняем это отсутствием должного регулирования», — отметил Константин Романов.
«Пока в эксперименте в Сахалинской области участвует только 35 компаний, за всё время они добились сокращения выбросов на менее чем 2%. Понятно, что этого недостаточно для того, чтобы сдвинуть с места национальный рынок России», — добавляет Милена Милич.
Впрочем, есть и позитивные примеры. Так, «СИБУР» в прошлом году продал свои первые углеродные единицы, в том числе и на международной платформе.
А Артём Маринин видит большой потенциал в странах БРИКС.
«У нас рынок уже порядка 70 млн единиц, которые подлежат выпуску, всего лишь с 22 проектов. То есть за год почти кратный рост, заключены первые сделки. Теперь нужно добиться большей прозрачности, раскрывать информацию о качестве и верификации углеродных единиц. Думаю, что для России определяющим временем станут 2026–2027 гг.
Ожидаю к этому моменту больших регуляторных изменений внутри страны. Рынок увеличивается, но возрастают и риски. В этой ситуации нельзя ошибаться», — полагает г-н Маринин.
Как мы видим, у нефтегазовых компаний есть механизмы и ресурсы, чтобы решить задачи снижения выбросов. Да и государство, судя по всему, не собирается отказываться от ужесточения законодательства. С другой стороны, в системе стимулов явно не хватает «пряников». Вряд ли в текущих условиях стоит ждать введения новых льгот.
Это вкупе с растущей налоговой нагрузкой на бизнес может стать препятствием на пути к искомой углеродной нейтральности.
Главное в этой ситуации — это то, что снижение выбросов и контроль за углеродным следом уже совсем скоро станут не доброй волей компаний, а обязательным требованием. Вопрос в том, насколько к этому окажется готов нефтегазовый сектор. Времени осталось не так много.
Текст: Андрей Халбашкеев
