Российская нефтехимия: что сделано за 2 года?

Два года назад можно было подумать, что глубокая переработка углеводородов оказалась в числе наиболее пострадавших от санкций отраслей. В отрасли нефтехимии, по данным Минпромторга, в 2021 году на недружественные страны приходилось 65% всего импорта. Серьёзной проблемой была и технологическая зависимость от зарубежных решений.

Представители индустрии опасались, что без импортных катализаторов российские НПЗ и НХЗ попросту «встанут». Худшие страхи не подтвердились, доля недружественных стран в структуре импорта сократилась до 14,8% в 2023 году. Однако сама проблема поставок из-за рубежа никуда не исчезла: более 750 наименований критически зависят от импорта. Пути решения из сложившейся ситуации искали на Российском нефтегазохимическом форуме в Уфе.

Новые проекты и новые вызовы для российской нефтехимии

Итак, как сильно повлияли санкции на российскую нефтехимию? Если смотреть с точки зрения инвестиционной активности, то кажется, что всё не так страшно. В 2021 году, ещё до введения санкций, было запущено 11 проектов на 37 млрд руб­лей. В 2022 году их число не изменилось, также 11 на 38,3 млрд руб­лей. А в 2023 году мы даже видим рост: 16 проектов на 100,4 млрд руб­лей. Такие цифры привёл заместитель министра промышленности и торговли Михаил Юрин.

Так и напрашивается оптимистичный вывод о том, что санкции стали своего рода катализатором для позитивных перемен в отрасли. В какой‑то степени это справедливо, однако на самом деле ситуация намного сложнее. Нельзя забывать о наличии целого ряда вызовов, стоящих перед отраслью.

В Минпромторге к ним относят ограничение доступа к зарубежному сырью и оборудованию, разрушение логистических цепочек и транспортных коридоров, ограничение доступа к зарубежным технологиям и снижение темпа роста инвестиций. К тому же надо учитывать, что рынки большинства развитых стран стали трудно- или вовсе недоступными для российских экспортёров.

Заместитель директора Института катализа СО РАН по науке Максим Казаков в качестве ещё одной особенности российской нефтехимии назвал малую долю высокостоимостных продуктов. Главная причина в том, что лишь незначительный объём углеводородного сырья подвергается химической переработке. Такие продукты, как СУГ или нафта, зачастую сразу шли на экспорт, в основном в страны Европы. А это направление, как мы знаем, теперь недоступно.

Рост производства не панацея

Казалось бы, очевидным решением в сложившейся ситуации должно стать наращивание глубины переработки и выпуска нефтехимической продукции. Однако здесь есть важный нюанс: потолок, ограничивающий потенциал роста, находится не так уж высоко. О том, что здесь стоит учитывать в первую очередь не запасы нефти и газа, а объём внутреннего рынка потребления, ещё в 2022 году в интервью РБК говорил Дмитрий Конов, занимавший на тот момент пост главы ПАО «СИБУР».

И здесь Россия серьёзно уступает странам АТР с их населением. Понятно, что пока отрасли есть куда расти, потенциал спроса внутри страны ещё не исчерпан. Однако в перспективе российским компаниям придётся задуматься о поиске новых рынков сбыта и конкуренции с поставщиками нефтехимической продукции из других стран.

Это подводит нас к ещё одной мысли. Когда российские ВИНК столкнулись с проблемами при экспорте нефти в 2022 году, на какое‑то время возникла проблема её перепроизводства. В качестве решения предлагалось использовать «чёрное золото» как сырьё для НХЗ. Конечно, глубокая переработка важна, однако нефтехимические предприятия попросту не смогут «переварить» такие объёмы сырья.

Причём эта ситуация характерна не только для России. Как отметил в своём выступлении на Национальном нефтегазовом форуме в Москве генеральный директор «ИЭС Инжиниринг и консалтинг» Александр Адоевский, весь мировой рынок нефтехимической продукции сопоставим по объёмам с годовым экспортом российской нефти.

Курс на химию глубоких переделов

Впрочем, всё это не повод опускать руки и плыть по течению. Тем более что задач, которые требуют решения, достаточно.

«Мы имеем всё необходимое сырьё и уже хорошо научились изготавливать продукцию первого и второго передела. Теперь наша цель — это развитие химии высоких и средних переделов», — отметил Михаил Юрин.

Толчком к развитию отрасли призван стать национальный проект «Развитие производства новых материалов и химической продукции», одной из ключевых задач которого как раз является развитие химической промышленности высоких переделов.

Ожидается, что в его рамках к 2030 году дополнительно будет создано более 150 проектов по созданию технологий и реинжиниринга, привлечено в отрасль 0,5 трлн руб­лей инвестиций, создано свыше 10 тысяч новых рабочих мест и 33 новых центров инженерных разработок в области химии. Всё это позволит снизить долю импорта химической продукции и объёма её потребления до 30%.

Если говорить о конкретных проектах по выпуску продукции, то в ближайшие годы ожидается запуск сразу нескольких крупных производств. Прежде всего это Амурский газохимический комбинат (ГХК), на котором планируют выпускать 2,7 млн тонн полиолефинов, 3,5 млн тонн этана, 2,4 млн тонн полиэтиленна. Также стоит отметить проекты «Иркутской нефтяной компании», «Русгаздобычи» в Усть-­Луге и запуск новой установки пиролиза ЭП‑600 на «Нижнекамскнефтехиме».

Насколько реальны планы?

Какова вероятность, что эти показатели действительно будут достигнуты?

Директор Института нефтехимического синтеза РАН Антон Максимов согласен с тем, что проблем с сырьём быть не должно. В этой роли прекрасно может выступить природный или попутный газ. Так, в Китае и странах Средней Азии метан используется в азотной промышленности, производстве метилового спирта и широкой линейки химической продукции.

Тем не менее богатая сырьевая база, как показала практика, в данном случае не является залогом успеха. Лучше всего об этом говорят цифры. В России производство сырья для последующей переработки (этана, нафты, фракций нефти, метана) составляет 23 млн тонн н. э. (нефтяного эквивалента), а выпуск собственно химической продукции (аммиака и метанола) — 31 тонн. Для сравнения:

• в странах АТР и Австралии — 251 млн тонн н. э. и 326 млн тонн соответственно;
• в государствах Ближнего Востока — 70 млн тонн н. э. и 75 млн тонн;
• в Африке — 8 млн тонн н. э. и 12 млн тонн;
• в Южной Америке — 20 млн тонн н. э. и 28 млн тонн;
• в Северной Америке — 76 млн тонн н. э. и 93 млн тонн.

Существенным «стопором» для наращивания объёмов стало отсутствие в стране собственных разработок по переработке углеводородов. Антон Максимов оценил технологический уровень по многим направлениям на уровне 1990‑х гг.

По его словам, если и имели место какие‑то позитивные подвижки, то всё это произошло за последние два года. В той же степени это относится к оборудованию, которое до недавних пор закупалось преимущественно в недружественных странах.

«Есть надежда, что с вводом новых мощностей мы приблизимся к ведущим компаниям мира в этой области. Проблема в том, что часть из этих предприятий, в первую очередь „Русгаздобыча”, не успели поставить нужное оборудование из-за рубежа до санкций в полной мере. Поэтому сейчас встаёт вопрос импортозамещения», — комментирует ситуацию Антон Максимов.

Новые разработки: заглядываем в будущее

Действительно, на фоне санкций разработки в этом направлении активизировались. Так, «Газпром» совместно с РАН работает над технологией получения метанола не только из синтез-газа, но и из диоксида углерода вместе с метаном.

Ещё одно перспективное направление: применение электричества и других источников энергии. В частности, «Росатом» планирует к 2030–2031 году запустить первое отечественное производство синтез-газа и водород с помощью атомной энергии.

В какой‑то мере это больше задел на будущее, полагает Антон Максимов. Учитывая жёсткий курс на декарбонизацию в большинстве крупных мировых экономик, будущее нефтехимии лежит в области биотехнологий и использования альтернативных источников энергии. Но если в западных странах под ними понимаются солнечные и ветряные станции, то в российских условиях логично сделать ставку на АЭС, отмечает учёный.

Что у нас с катализаторами?

Ведутся работы и по замещению «стандартных» технологий. Так, из доклада директора Института нефтехимического синтеза РАН следует, что сейчас ведутся НИОКР по катализаторам для получения полиолефинов, этиленоксида и пропиленоксида, акриловых мономеров и полимеров. На стадии НИР находятся технологии получения ТФ, ПЭТФ, полистирола.

«Такой базовый процесс, как полимеризация, у нас весь иностранный, своих технологий у нас нет. Но начат процесс импортозамещения по катализаторам полимеризации. Для страны нужно как минимум 20 марок катализаторов. Процесс запущен, и разработки в течение двух лет выйдут на промышленный уровень. Над этим работали и раньше, и теперь при государственной поддержке такие катализаторы появятся», — приводит пример Антон Максимов.

Оптимистично настроены и представители Объединения катализаторных заводов.

«Чтобы максимально быстро разработать, произвести и запустить те или иные катализаторы или адсорбенты, необходима активная позиция заказчика. Есть много примеров за последнее время, когда за два года удалось внедрить тот или иной продукт и избавиться от зависимости», — говорит генеральный директор Салаватского катализаторного завода Дмитрий Медведев.

Речь идёт о кейсе Новомичуринского катализаторного завода. Заявка на разработку фосфорнокислотного катализатора поступила в 2022 году, а уже в 2024 году предприятие вышло на стадию опытно-­промышленных испытаний и отправило первые партии продукции заказчику.

«Для нефтехимической отрасли в целом характерна широкая номенклатура используемых катализаторов при относительно небольших объёмах потребления. Это делает экономически сложным их разработку и внедрение. Кроме этого, катализаторы для нефтехимии сложны в производстве, нужно специальное оборудование», — отмечает Максим Казаков.

Противоречивая ситуация сложилась и по ускорителям для нефтепереработки. Лучше всего обстоят дела с российскими катализаторами каталитического крекинга. Как отметил Максим Казаков, уже в 2019 году их доля составляла 70%, а 2023 году удалось добиться полной импортонезависимости.

Если говорить о риформинге бензиновых фракций, то в 2019 году доля отечественных решений составляла 50%, в 2023 году удалось довести её до 70%. Цель — к 2027 году достичь отметки в 90%. В случае с гидроочисткой нефтяных фракций этот показатель составлял лишь 10% в 2019 году, но уже в 2023 году он вырос до 50%, а в 2027 году планируется достичь стопроцентного импортозамещения.

Сложнее всего обстоят дела с катализаторами гидрокрекинга. В 2019 году зависимость от импорта была полной, в 2023 году отечественные катализаторы смогли занять лишь 10% рынка. И даже по оптимистичным планам к 2027 году этот показатель не будет превышать 50%.

Всё нужное позаимствуем у Китая?

Впрочем, Антон Максимов полагает, что не во всех случаях стоит «изобретать велосипед». Иногда проще и быстрее позаимствовать готовую технологию. Тем более что в число мировых лидеров в нефтехимии входят страны, с которыми Россия сохраняет деловые отношения. Речь идёт, прежде всего, о КНР.

Например, процессы превращения метанола и ДМЭ в олефины уже 15 лет как успешно реализованы китайскими коллегами. Всего в Поднебесной из метанола ежегодно получают 16 млн тонн полиолефинов. То же самое касается технологий получения этиленгликоля из природного газа или этилового спирта из метилового спирта.

«По некоторым технологиям, как мне кажется, абсолютно бессмысленно проводить работы и создавать отечественные технологии. Например, технология крупнотоннажного пиролиза в России утеряна, и восстанавливать её в том варианте, который был, бессмысленно. Логичнее идти по пути копирования технологий из КНР.

Или реагенты и малотоннажная химия для производства полимеров — все говорят, что их лучше завозить. С крупнотоннажными технологиями переработки у нас тоже не очень хорошо, и здесь логично использовать методы технологического копирования», — считает Антон Максимов.

Ну и, конечно, ключевой фактор, от которого зависит реализация намеченных проектов, — это финансирование. Здесь можно выделить два основных источника: деньги корпораций и средства из государственной казны. Сразу стоит отметить, что пока говорить о росте бюджетного финансирования не приходится.

Если в 2021 и 2022 годах на эти цели из государственной казны выделялось по 34,5 млрд руб­лей, то в 2023 году — 33,1 млрд руб­лей, отметил в своём выступлении Михаил Юрин. И, учитывая обстоятельства, рассчитывать на резкое увеличение этой суммы вряд ли приходится.

Вот и получается, что судьба российской нефтехимии — в руках крупных корпораций. Именно от того, насколько они будут готовы вкладывать свои средства, будет зависеть технологическое перевооружение и будущее отрасли.

Сотрудничество России и Китая в нефтехимической отрасли уже имеет свою небольшую историю. Так, Sinopec принадлежит 10% акций СИБУР. Сейчас корпорации совместно с «КазМунайГазом» ведут строительство завода по производству полиэтилена в Казахстане. До этого в 2019 году обсуждалось строительство совместного предприятия по производству каучуков в КНР. Сейчас проект «поставили на паузу», сообщает РБК.

Текст: Андрей Халбашкеев